Один батюшка вообще ничего не умел. Не умел отремонтировать храм, и храм у него так и стоял пятый год в лесах. Не умел с умом заняться книготорговлей, выбить точки, запустить книжный бизнес.
Не умел отвоевать себе домика причта или хотя бы помещения под воскресную школу. У него не было нужных связей, щедрых спонсоров, десятков и сотен преданных чад, не было машины, мобильника, компьютера, e-mail-а и даже пейджера. У него не было дара рассуждения, дара чудотворения, дара прозорливости, дара красивого богослужения — служил он тихим голосом, так что, если стоять далеко, ничего не было слышно. И чего уж у него совершенно не было, так это дара слова, проповеди он мямлил и повторял все одно и то же, из раза в раз. Его матушку было не слышно и не видно, хотя она все-таки у него была, но вот детей у них тоже не было. Так батюшка и прожил свою жизнь, а потом умер. Его отпевали в хмурый ноябрьский день, и когда люди хотели по обычаю зажечь свечи — свечи у всех загорелись сами, а храм наполнил неземной свет.
Когда смотришь на евангельских грешников, слушаешь их слова и видишь их поступки, невольно думаешь: какие эти грешники, в сущности, хорошие люди по сравнению с нами, с людьми нашей эпохи.
Вот разъяренная нарушением заповеди Божьей толпа подходит к Спасителю. Она влечет женщину, "взятую в прелюбодеянии", и готова ее за это побить камнями… Как благоговейно эта толпа выслушивает мудрый и кроткий ответ Спасителя на свой вопрос, и как сильно, живо говорит в это время совесть человеческая в каждом из этой толпы… Разве нечто такое возможно теперь? Безмолвные, обличаемые внутренним судом совести, эти грешники рассеиваются… Разве это могло бы произойти теперь? Трудно, во-первых, предположить, что люди наших лет, столь искренне и так религиозно стали бы возмущаться прелюбодеянием; этот грех теперь приукрашен, обвит всеми бумажными лентами литературы, театра, фильма. Это область безчисленных подражаний, особого тщеславия и своей героики. Разве возможно сейчас проявление такого религиозного отношения к греху, как у этой еврейской и языческой иерусалимской толпы? Смотрите, как начали все эти люди один за другим уходить, "обличаемые совестью" своей! Немногие общественные обвинители ближнего могли бы сейчас проявить такую нравственную чуткость.
